НАУЧНАЯ БИБЛИОТЕКА - РЕФЕРАТЫ - Реферат: Герцен и Достоевский

Реферат: Герцен и Достоевский

Содержание

Введение.

Часть I – Герцен.

1. Право человека на бунт.

2. Революционная Россия.

3. Сознание русского народа.

Часть II – Достоевский.

1. Религиозно- нравственные идеи.

2. Нравственно-эстетические философские взгляды Достоевского.

Вывод.

Ссылки.

Список литературы.

Введение.

Русских демократических деятелей середины XX века часто называют

просветителями. Это верно, но только отчасти. Классические просветители

исхо­дили из здравого смысла, который должен диктовать свои законы

действительности. Белинский, Герцен, Чернышевский, Добролюбов и Достоевский

уже прекрасно понима­ли, что реальность хитрее, умнее самого глубокого ума,

что смысл не в нашей голове, а в объективном мире (как, впрочем, и

бессмысленность тоже).

Положение о том, что разум не в нашей голове только, но и в самой реальности,

могут разделять как идеалисты, так и материалисты. Но для идеалистов разум

безусловно и однозначно выше реальности (он сотворил ее, он вечен, тогда как

материя преходяща). Материалисты (умные, разумеется, а не вульгарные) видят

более сложное отношение между разумом и действительностью. С их точки зрения,

и материя, то есть обыкновенный человек, субъект, индивид, имеет свои права.

Больше того, счастье отдельного, малень­кого человека — это самоцель, а не

простое средство для воплощения мирового духа.

А если материя имеет свои несомненные права, если личность сама по себе

самоцель, то она имеет право и на защиту своих интересов, на восстание против

несправедливого порядка вещей. Но восстание только тогда оправдано, когда оно

выражает новый, более высокий разум самой действительности.

Часть I

1. Право человека на бунт.

Как видим, и Ницше, и русские демократы при­шли к выводу о праве личности

отрицать существую­щий порядок вещей. Но у Ницше это право более сильного

(аристократичного, благородного) на попра­ние низшего. Ибо объективного

разума, объективной справедливости просто не существует. Поэтому Ниц­ше —

нигилист. Поэтому Ницше за бунт, но, безусловно, против революции. Причем это

бунт против всего мира, против действительности как таковой.

Согласно Герцену, человек выде­лился из природы и противопоставил себя, свои

цели природе. В этом смысле он тоже имеет право на борьбу с природой, с

несправедливыми общественными по­рядками, которые существуют объективно по

отноше­нию к личности как вторая природа. В своем замеча­тельном философском

произведении «Письма об изу­чении природы» Герцен (1812—1870) доказывает, что

человек отделяется от природы, в известном смысле противостоит ей — потому, что

является ее необходимым собственным дополнением и продолже­нием. "Природа, —

пишет Герцен, — не заключает в себе всего смысла своего — в этом ее

отличительный характер; именно мышление и дополняет, развивает его природа —

только существование и отделяется, так сказать, от себя в сознании

человеческом, для того чтобы понять свое бытие, мышление делает не чуждую

добавку, а продолжает необходимое развитие, без которого вселенная не полна, —

то самое развитие, которое начинается со стихийной борьбы, с химического

сродства и оканчивается самопознаю­щим мозгом человеческой головы"1

Таким образом, право человека на бунт, вернее, на революцию — это право самой

природы, которое она доверила или передоверила человеку как своему необходимому

дополнению. Но если революция, — то есть сознательное изменение

действительности по­средством отрицания ее — не просто отрицает реаль­ность, а

является тем средством, без которого сама реальность не может дорасти до своего

разума, своего понятия, как сказал бы Гегель, то революция каче­ственно отлична

от нигилистического бунта, является его прямой противоположностью.

Нигилистический бунт отрицает все, потому что ни в чем не видит ни разума, ни

добра, ни красоты. «Бог умер», — сказал Ницше. Напротив, революционер черпает

свое отри­цание из самой реальности, которая нуждается в революционном

изменении человеком для своего дальнейшего роста, развития”. Разумение человека

не вне природы, а есть разумение природы о себе, — продолжает Герцен — ...

законы мышления — осо­знанные законы бытия, что, следственно, мысль ни­сколько

не теснит бытия, а освобождает его..“ 2

Для Ницше насилие есть альфа и омега бунта, бунт не опирается ни на какое

право, кроме права сильнейшего, права сверхчеловека. Для русских

ре­волюционных демократов революция подобна пови­вальной бабке, которая

освобождает уже заключен­ную в реальности мысль, объективный смысл, кото­рый,

однако, без помощи революции не мог бы по­явиться на свет, и реальность стала

бы разлагаться, как народившийся ребенок в утробе матери. Другими словами,

революционное насилие понимается здесь так же, как понимал свою роль Сократ:

умен не я, говорил он своим ученикам, умны вы, а я только помогаю вашим

мыслям появиться на свет, как это делает повивальная бабка.

2. Революционная Россия.

Вместе с тем Герцен догадывался, что “революция в России будет ужасной,

разрушительной, рождающей не разум, а выпускающей на волю адскую энергию

неразумия”3. Причина этого в том, что народ веками удерживался и

рабском состоянии, он дик и невежествен. И не только терпеть, а превращать

неразумное и дикое в подлин­ный народ, то есть силу сознательную, ставшую

ра­зумной силой самой реальности. Такой революцион­ный народ разрушает только

то, что должно быть разрушено, но главная его цель не разрушение, а рождение

нового, доброго, разумного.

Предшествующие революционные движения на Западе были сопряжены с

колоссальными жертвами и разрушениями. Вспомним Тридцатилетнюю войну начала

XVII века, крестьянское восстание в Германии под предводительством Мюнцера,

так называемые «сентябрьские убийства» во время Французской ре­волюции, когда

бедняки вырезали аристократию с чудовищной жестокостью, не щадя ни детей, ни

беременных женщин, расправы пугачевцев в России.

При Николае I многие из его окружения, как, например, шеф жандармов Дубельт,

были уверены, что революция низов России не грозит, ибо царь и народ едины.

Это убеждение имело некоторые осно­вания, недаром Герцен называл Россию XIX

века «царским коммунизмом», «казачьим коммунизмом». Русская поземельная

община исключала частную собственность на землю, и царь со своей

государст­венной машиной был до известной степени гарантом сохранения такого

положения. Вот почему Герцен и Чернышевский обращались к царю-«освободителю».

Герцен посылал ему письма, а Чернышевский издал адресованные Александру II

«Письма без адреса».

Русские демократы убеждали царя, революцию в России можно предотвратить только

одним путем — осуществив ее, подобно Петру Великому, сверху. Про­грамма

революции сверху включала в себя наделение крестьян землей, окончательное

освобождение от тя­желого наследия крепостного права и просвещение народа.

Причем просвещение предполагало не только строительство школ, больниц, но и

уравнивание крестьян в гражданских правах с помещиками. Одним из главных

средств воспитания народа мыслилась новая национальная политика. Ведь если

другие народы в России останутся на положении инородцев, то это

бумерангом ударит, прежде всего по русскому народу, внушит ему шовинистическое,

развращающее созна­ние. Тот, кто воспитывает в своем народе шовинизм и прочие

пороки, пусть потом не жалуется на погро­мы и жестокости, обращенные против

самих «воспитателей».

3. Сознание русского народа.

Увы, ответом на эти письма Герцена было жестокое подавление Польши,

требовавшей для себя таких прав, как, например, преподава­ние в школе на

родном языке кстати, этого права Польша не получила вплоть до 1917 года.

Ситуация, таким образом, русским демократам казалась совершенно безнадежной.

С одной стороны, революция неизбежна, потому что верхи не идут на разумные

меры, не хотят реального компромисса с низами. С другой, в низах копится

разрушительная колоссальная энергия, злоба, обращенная не просто против

верхов, но против культуры, цивилизации — адская нигилистическая энергия. И

правительство не делает ничего, чтобы просветить народ, напротив, загоняет

его в бунт, бессмысленный и беспощадный. Просветительская деятельность

демократов насильственно прерывается, —печатные издания Герцена не доходят до

народа остающегося в большинстве своем неграмотным.

Надо продолжать свое безнадежное дело — результаты когда-нибудь скажутся.

Продолжать не по причине веры в абсурд, а в то, что объективный разум все же

существует. Но эта вера в разум истории не избавляет русских демократов от

скорби по бесцельно сгубленным жизням. Противоречие между реальным

безжалостным ходом истории, которая движется не работою умных людей, а

глупостями дураков и невежд, и отдельной личностью, гибнущей в ходе

безжалостного мирового разума, это противоречие Герцен сознает не с меньшей

болью и ясностью, чем Кьеркегор. Но вывод его другой.

Его, как и Кьеркегора, не утешает, что когда-нибудь в далеком будущем

установится гармония и справедливость “Если бы мне и удалось влезть на верхнюю

ступень лестницы развития, — я и там просил бы вас отдать мне отчет во всех

жертвах случайностей, суеверия, инквизиции, Филиппа II и пр. и пр.: иначе я с

верхней ступени бросаюсь вниз головою Я не хочу счастья и даром, если не буду

спокоен насчет каждого из моих братий по крови” 4.

Нет, революция, даже при ее полном успехе не введет нас в тысячелетнее

царство блаженства — блаженства не будет хотя бы уже потому, что ему

предшествовали гекатомбы жертв истории. Что каса­ется России, то ее будущее

(социалистическое) пред­стает Герцену и ужасным, и ослепительно великим.

Герцен не верит, что Россия пойдет вслед за Западом, повторяя eго. Прежде всего

потому, что историческая роль Запада уже завершена, после не­удачной революции

1848 года в Европе установилось безраздельное ггосподство мещанства (в этом

выводе Герцен опять таки близок Кьеркегору и Ницше): “История для Запада,

зaкончилась, но в России бурлят какие то пока еще неведомые силы, которые,

вырвав­шись наружу, сдвинут и Запад с мертвой точки, вдохнут в него новую

жизнь”5.

Над этой мыслью, идущей еще от славянофилов, много потешались. Маркс даже

полагал, что Гер­цен шпион царского правительства, желающего объединить веса

отсталый славянский мир против более прогрессивного буржуазного Запада,

беремен­ного социалистической революцией “Тем не ме­нее, — пишет Герцен, — я

смело, повторяю, что один факт общинного владения землею и перед передележа

по­лей сам по себе оправдывает предположение, что наша невозделанная почва,

наш чернозем способнее для посева зерна, собранного с западных полей

Спо­собнее по стихиям, из которых она состоит, способнее потому, что на ней

меньше мусора и всякого рода развалин, чем на западных полях.

— Стало быть, Россия все- таки от Запада возьмет это оплодотворяющее зерно?

— Стало быть.

— Ну, где же тот новый элемент, который она вносит в жизнь устарелого Запада,

долженствующий пересоздать его?

– На что пусть отвечают те, кто это говорит. Я этого никогда не

говорил”6

Где этот новый элемент, Герцен не знает, он не уверен на сто процентов, что

Россия пойдет по этому пути, а только предполагает “большую способность к нему”

7

Особая, спасительная миссия России - это общее место консервативной

российской идеологии второй половины XIX века продолжение в новых условиях

утопии о «Третьем Риме» Но консерваторы считали, что Россия должна вернуться

или к допетровскому состоянию (славянофилы), либо же заморозить нынешнее свое

состояние «царского коммунизма», то есть общинного землевладения внизу и

чиновничье-бюрократического аппарата наверху, в качестве идеала и примера для

погрязшего в разврате западного мира. Консервативные идеи, как показала

история, начались утопиями. Гораздо ближе к реальности предположение Герцена,

что Россия перенесет на свою почву плоды западного развития и окажется более

чем Запад, способной к продолжению дела Запада. Но в какой неожиданной форме

осуществи­сь это предсказание! Россия переняла от Запада марксизм — учение, к

которому Герцен почти до конца своей жизни относился с недоверием и

насмешкой. О развитии на российской почве в конце XX века плодов западной

цивилизации в более широком смысле (то есть техники, науки, культуры), к тому

же более успешном, чем на современном Западе, можно говорить лишь с очень

большими оговорками.

Часть II

1. Религиозно- нравственные идеи.

Огромное место в истории русской и мировой философ­ской мысли занимает великий

писатель-гуманист Ф. М. До­стоевский (1821—1881).

В своих общественно-политических исканиях Достоевский пережил несколько

периодов. После увлечения идеями утопического социализма (участие в круж­ке

петрашевцев) произошел перелом, связанный с усвоением им религиозно-

нравственных идей. Начиная с 60-х годов испо­ведовал идеи почвенничества, для

которого была характерна религиозная ориентированность философского

осмысления судеб русской истории. Вся история человечества с этой точки

зрения представала как история борьбы за торжество христиан­ства. Самобытный

путь России в этом движении заключался в том, что на долю русского народа

выпала мессианская роль носителя высшей духовной истины.

“ Он призван спасти чело­вечество через «новые формы жизни, искусства» благодаря

ши­роте его «нравственного захвата»”8. Таким образом, Достоевский

делал упор на «русское решение» социальных проблем, свя­занное с отрицанием

революционных методов общественной борьбы, с разработкой темы об особом

историческом призва­нии России, способной объединить народы на основе

христиан­ского братства.

3. Религиозно- нравственные идеи.

Философские взгляды Достоевского приобрели небывалую нравственно-эстетическую

глубину (отсюда тезис — «красота спасет мир»), взятую под углом зрения

религиозной идеи.”В понимании человека Достоевский выступал как мыслитель

экзистенциально-религиозного плана, пытающийся через приз­му индивидуальной

человеческой жизни решить «последние вопросы» бытия”9. Он развивал

специфическую диалектику «идеи» и «живой жизни», при этом идея для него

обладает бытийно-энергийной силой, и в конце концов живая жизнь человека есть

не что иное, как воплощение, реализация идеи («идееносные герои» романов

Достоевского). Сильные рели­гиозные мотивы в философском творчестве

Достоевского про­тиворечивым образом сочетались с определенными богобор-ческими

мотивами и религиозными сомнениями. Достоевский оказал сильное влияние на

религиозно-экзистенциальное на­правление в русской философии начала XX в., а

также сти­мулировал развитие экзистенциальной и персоналистской фи­лософии на

Западе.

Выводы

Собственно философская мысль в России формировалась не на пустом месте, а под

влиянием достижений мировой философии. Но этот источник и не единственный и

недостаточный, чтобы с его помощью можно было объяснить специфику русской

философской мыс­ли. Она во многом складывалась под влиянием социально-

куль­турных процессов, происходивших на Руси предпосылки для возникновения

философского сознания созревали уже в куль­туре языческой Руси,

христианизация же ее (X в.) сыграла наиболее активную роль в становлении

русской философской культуры. У колыбели русской философской мысли стояли

произведения киевского философа — митрополита Иллариона, давшего философско-

историческое и этико-гносеологическое толкование русской жизни конца Х —

начала XI в., поставив­шего вопрос о месте русского народа в мировой истории,

об историческом значении принятия им христианства («Слово о законе и

благодати», «Молитва», «Исповедание веры»). Ценными источниками русской

средневековой общественной мысли явились литературные памятники: «Слово о

полку Игореве» (XII в.), летописные своды «Повесть временных лет» (XI—XII

вв.) и др. Процессы политического единения Руси, образования русской

национальности, укрепления феодализ­ма, приобщения Руси к мировой культуре

(через Византию), настойчиво требовавшие глубокого социально-философского

ос­мысления, также в немалой степени обусловили своеобразие русской

философской культуры. Философия революционных демократов явилась шагом

впе­ред в развитии материализма и диалектики, но они не дали последовательно

научного и систематически обоснованного от­вета на вопросы, поставленные

перед философией развитием науки, общественной жизни и революционного

движения.

Ссылки.

1 Герцен А.И. Собр. соч.: В 30 т. М., 1954. Т.3. С.105

2 Герцен А.И. Собр. соч.: В 30 т. М., 1954. Т.3. С.145

3 Герцен А.И. Собр. соч.: В 30 т. М., 1954. Т.4. С.65

4Герцен А.И. Собр. соч.: В 30 т. М., 1954. Т.4. С.234